04 Янв Сопротивлялся изъятию церкви. Расстрелять
Пожарицкий Федор Павлович родился в 1883 году в деревне Соловьи Оршанского уезда. С 1904 года работал почтово-телеграфным служащим в Орше, Минске и Могилеве. В 1911 год рукоположен в сященники. Во время немецкой оккупации в 1918-19 годах служил в Шклове, позже — в Троицкой церкви в Горках. Известно, что батюшка был женат, в семье было шестеро детей.
Его впервые арестовали в 1927 году. Под следствием священник находился в Оршанском окротделе ГПУ. Содержался в тюрьме в города Орши. Из показаний отца Феодора: «В 1927г. мне приписали в вину колокольный звон во время митинга около церкви, что звон этот помешал ораторам. Если бы меня предупредили представители власти, то я распорядился бы в тот день совсем не звонить. А если звонили по церковному правилу, не имея на то предупреждения, то какая вина священника?»
Ни одно из предъявленных обвинений доказать не удалось, и через 2 месяца священника освободили. Однако заключение не прошло бесследно. Батюшка потерял все зубы верхней челюсти, страдал головными болями и головокружениями, вынужден был ходить с палкой. Да и жить служителю культа при безбожной советской власти становилось все тяжелее. Об этом кросноречиво свидетельствует его жалоба властям от 30 июля 1929 года:
«Дела культа с каждым годом ухудшаются вследствие охлаждения верующих, и мне приходится материально бедствовать. Земли я не имею, жалованья не получаю. На пропитание от добровольного сбора поступает в год не более того, что показано в декларации, т. е. около 300 руб. По закону от меня не должны требовать и декларации, но таковую фининспектор потребовал под угрозой штрафа и потом сведениям моим и приложенным документальным данным все равно не поверил и поставил цифру с потолка такую, что всякий мой прихожанин удивляется, зная мое старцевское, т. е. нищенское положение. Я просил прихожан дать мне содержание хотя бы по 50 руб. в месяц, но получил отказ. Материально я бедствую с семьей в 8 душ, и как я живу и что кушаю и какой недостаток в одежде и во всем прочем имею, никто не хочет интересоваться. Я в зимнюю стужу пользуюсь чужой одеждой, которую мне отдолжают. Я не обижаюсь на свою тяжелую долю, на свое бедствие, ибо принял высшее для смысла жизни служение идее добра, мира и любви среди людей, а обиду мою на неправильность финансовых или иных органов власти, учитывающих мою материальную сторону жизни по своему взгляду, неправильно преувеличил вчетверо, и потому прошу разобрать об этом положении мои данныя, представленныя через местного фининспектора при декларации и при жалобе в Оршанскую окруж. налоговую комиссию. В этих данных все я выяснил подробно, откуда имею каждую копейку и каким способом существую, пользуясь доброохотной поддержкой от сердобольных прихожан натурой, и считаю жалобу свою основательной и правильность ея всесторонне доказанной посланными данными, а как не только округ, но даже Наркомфин не принимают в увагу никаких моих доказательств, то прошу ЦИК рассмотреть мои данные и отменить подоходный налог, неправильно с меня взысканный за культ, а не за доходность. Прилагаю два извещения от Наркомфина и Округа.
2. За мой грех, что я священник, дети презираются в школах 1-й ступ., а во 2-ю ступень совсем не принимают, кругом я чувствую великую обиду, как будто бы я враг социалистическому строительству страны. Я такой приветствую, пережил с детства великую нужду, происходя из бедных крестьян здешней местности и если я по идее служу делу Христа, Его духовному царству, то это нисколько не препятствует мне быть честным и порядочным человеком по отношению к Советской власти, как говорит наш Небесный Начальник: “Воздавайте Божие Богу, а Кесарево Кесарю, т. е. земной власти”, и если власть все-таки признает нас нежелательным элементом, то мы не противимся отдавать своих детей под ея опеку: пусть даст им желательное для власти воспитательное направление, тем более если дети сами стремятся в пионеры и комсомол, но за что же им закрывают дверь в школу, чем они виноваты перед властью? Вот у меня 4 учащихся детей, они ходят за 2 версты в Слободскую школу 1-й ступ., а в 7-летку в городе их не принимают по социальному положению, хотя семья моя бедствует. Как последний пролетарий.
После Слободской школы двое моих учеников и учится желают, но их не принимают, и какую специальность могу я им предоставить, чтоб воспитать из них полезных для страны граждан? Я не могу решить этого трудного вопроса и обращаюсь в ЦИК с просьбой оказать внимание моим детям, жаждущим света науки, как будущности страны, открыть им двери учебных заведений наравне со всеми пролетарскими детьми, допустив их безпрепятственно до учения.
Третью обиду приношу: если с меня, как гражданина, всякия требуют налоги — и страховые, и местные, и подоходные, и считают меня безправным числиться хотя бы рядовым пайщиком в кооперации, и как я с семейством могу жить? Имеем же мы право есть, пить, одеваться, как все люди, а почему не только мне, но и моему семейству закрыта кооперация? Где я могу достать нужныя жизненные продукты, раз торговля ими сгруппировывается в правительственные кооперативы, и почему я и моя семья не могут быть пайщиками любой кооперативной лавки и кому вред от этого? Моя жена обращалась с заявлением по этому вопросу в местный РИК, и там председатель сказал: покупайте что надо из частных рук на базаре, а быть вам рядовым пайщиком кооперации нет закона. Я читал закон, пропечатанный в “Известии” за январь 1927 или 1928 г. (точно не помню), что пайщиком мне можно быть, лишь бы не членом правления, и по тому правительственному разъяснению б. председатель или заведующий местного ЕПО т. Левин выдал моей жене книжку и она пользовалась ею до весны 1929 г., а теперь опять в последней чистке отказали в выдаче товара как бесправной — и пай держат не возвращают, и товаров не отпускают. Прошу по этому вопросу дать разъяснение, имею ли я право или члены моей семьи быть пайщиками наравне со всеми гражданами».
Но жалобы была оставлена без результатов.
На 8 января 1930 года был назначен антирелигиозный митинг, на котором должен был обсуждаться вопрос об изъятии церкви. Церковники тоже подготовились к митингу и в этот день в Троицкой церкви и возле нее было такое количество народа, какого никогда раньше не наблюдалось. Службу в церкви Пожарицкий умышленно затянул до того момента, пока не стали собираться гражданские организации. Во время крестного хода вокруг церкви поп Пожарицкий вместе с молитвами говорил: «Большевики забирают у православных их веру». Войдя вновь в церковь Пожарицкий спросил: «Нет ли среди присутствующих студентов, коллективистов или безбожников?». Когда ему ответили, что нет, то он перекрестился и обратился к толпе со следующими словами: «Православные христиане! Вы знаете, что безбожники студенты хотят забрать нашу церковь и меня взять хотят. Не допускайте отбирать церковь и не отдавайте меня, а то мне будет гибель, а вместе со мной погибнете и вы». Тут он опустился на колени и заплакал, а с ним вместе заплакали и присутствующие в церкви люди. Какая-то баба крикнула: «Вон, безбожники снимают колокола с церкви!». На это поп Пожарицкий сказал: «Пусть снимают, за это им головы поснимутся. Господь долго терпит, но потом накажет их всех».
Дальше он начал говорить о коллективах: «Вот, большевики создаю коллективы, не идите в эти коллективы потому, что это все обман для народа. Вас всех туда втянут, церкви уничтожат, а вам насунут мешок на глаза и пропадете вы все и некому будет вас защитить!»
Во время антирелигиозного митинга, проходившего на площади против церкви, толпа верующих, настроенная попом, бросала в демонстрацию комья снега и поднимала бурные споры со студентами, влившимися в толпу, чтобы не допустить до организованного выступления. Пожарицкий открыто призывал к погрому демонстрантов, говоря: «Вы им посрывайте носы, за это вам ничего не будет».
Когда к толпе подошел местный учитель, на него посыпались угрозы и ругательства: «Советский сатана, советский поп» и т. д. Увидев начальника милиции в форме, толпа бросилась к нему с требованием: «Почему власть забирает церкви? Какое вы имеете право, если церковь отделена от государства?». Начальник милиции начал разъяснять, что «церковь берет не власть, а сами верующие по большинству голосов». На это ему из толпы закричали: «Мы знаем, кто забирает! Нам об этом батюшка говорил еще неделю тому назад и сейчас говорил в церкви». Толпа пыталась избить начальника милиции, но он успел скрыться к демонстрантам». 2
9 января 1930 года священник снова арестован Оршанским окротделом ГПУ. Сначала его поместили под арест при Горецкой милиции, а с 20 января перевели в Оршанскую тюрьму. Его обвинили в «агитации против коллективизации, сопротивлении изъятию церкви под клуб».
Из показаний отца Феодора на допросе 20.01.1930г.: «Я давал присягу служить честно и нелицемерно ни перед кем, а тем более перед властью, и не лгать, и удивляюсь столь наглой клевете о моей агитации. И раньше никогда я ничего подобного на такие темы ни в церкви, ни среди верующих не говорил. Зная из газет, как борется власть с подобными преступлениями и имея на своем попечении болезненную жену и 6 нетрудоспособных (малолетних) детей, я так остерегался всяких разговоров, не касающихся моей службы. Чтобы выступить с агитацией против власти, да еще в церкви — это надо быть умалишенным человеком. Это выдуманная злостная клевета…
После перенесенных мной невинно страданий, отразившихся на моем здоровье, и данного мне предупреждения в Оршанском ГПУ, я был осторожен со всеми и не позволял себе политических разговоров. Страдая постоянным головокружением, шумом и головной болью после перенесенных страданий от подобной клеветы, никем не доказанной, я ни с кем никогда не разговаривал, ни к кому не хаживал, знал только свой дом, да службу…
Сознавая это, я далеко стоял от всякой даже мысли, чтобы тайно или явно агитировать верующих и 8 января, отслужив, ушел из церкви, а бывшему там народу не сказал ни одного слова ни в церкви, ни на цвинтаре [в церковной ограде] — и о чем я плакал! Как я молчал, так и люди при мне не говорили ни слова, а что произошло после моего ухода — я не знаю…
У меня не было и нет оснований быть врагом своей власти… Я с семьей в 8 душ имею много забот ввиду тяжелых условий жизни и когда я прочитал в газете, что в Горках хотят взять одну церковь под детский клуб, то имел беседу в семье только и с благочинным такую: пусть берут, мне безразлично, будет другой приход — так буду служить, а не будет — так буду жить, как придется. Благочинный сказал: «Мою церковь возьмут — я к вам, а если вашу — то вы к нам». И больше никаких не имел я разговоров ни с кем на эту тему.
В заключение я свидетельствую пред Всевидящим оком Небесного Царя, в которого верую и которому служу, что никогда, ни с кем не говорил ни в церкви, ни вне оной против власти — ни о колоколах, ни о колхозах, ни о чем подобном…».
Из заявления священника Ф.Пожарицкого на имя начальника Оршанского окротдела ГПУ 30.01.1930: «К протоколу дознания имею добавить следующие обстоятельства, которые я вспомнил. 8 января, когда я оканчивал в церкви богослужение, ко мне подошел церковный сторож с некоторыми из прихожан и заявили так: «Скорее кончайте службу, а то ворвутся комсомольцы, сделают шум и помешают службе». Я их успокоил ответом: «Не беспокойтесь, никакого шума они не будут делать».
Одновременно с окончанием богослужения в церковь нахлынуло много народа, преимущественно молодежи, правда все стояли тихо. Окончив свое дело я оделся и, не сказав никому ни одного слова, вышел из церкви сквозь скопившуюся толпу и по пути ни с кем не разговаривал, не останавливался, а пошел прямо домой…
Имея 46 лет, я от пережитых страданий, бедствий и разного горя, от нервного расстройства, потерял всю верхнюю челюсть зубов и теперь, имея предупреждение от ГПУ, я поставил себя на далекую линию от всякой политики. Предупрежденный от благочинного о поставленном задании на закрытие одной церкви в Горках, мог ли я противиться этому?
…Никто из народа, бывшего в церкви 8 января, ни я сам — не можем приписать того, чего не было и не могло быть от меня — агитации против советской власти… Я не лгу, всякая ложь недопустима по учению моего Учителя Христа. Я тогда не священник, если бы лгал и фальшивил перед земной властью, а лживые доносчики недооценивают своего бесчестного поступка — гнусной клеветы, сквозь пальцы смотрят на нетактичные выступления комсомола, а за безобразные выходки некоторых лиц играют в эту эпоху моей жизнью, разоряя этим несчастьем мою семью».
28 февраля 1930г. допрошенный в качестве обвиняемого Федор Павлович Пожарицкий виновным в предъявленном обвинении себя не признал. Тем не менее, 3 марта тройка при ПП ОГПУ по БВО приговорила его к расстрелу. Реабилитировала священника прокуратура Витебской области . Произошло это только 26 сентября 1989 года. Дело невинно убиенного под номером 16850-П хранится в УКГБ по Витебской области
1. НАРБ Ф. 4-п, воп. 1, спр. 16924, л. 37. Рукапіс. Улада і грамадства: БССР у 1929 – 1939 гады. Стр. 634
2. БД «Новомученики и исповедники Русской Православной Церкви XX века»