17 Дек Мама не знала, что “10 лет без права переписки” – это расстрел
Трудно писать о родном деде, которого никогда не видел, и о судьбе которого в семье старались не говорить. Хотя я знал, что назван в его честь. Ярко помню один эпизод. Однажды дома мой отец заполнял автобиографию для загранпоездки и в графе анкеты ”отец” я с ужасом прочел, что он был расстрелян и посмертно реабилитирован. Естественно, у меня возникли вопросы, ответы на них были весьма уклончивы и эту тему постарались побыстрей свернуть. В 90-е годы, когда стало возможным делать запросы в КГБ, мои отец и тетя (дети Анатолия Сергеевича) получили ряд документов из Белоруссии в том числе и свидетельство о смерти. На основании этих документов им был присвоен статус репрессированных, который предполагает ряд льгот. В 2017 году, разговаривая со своей тетей я затронул тему репрессий и вдруг она сказала, что хранит архив, который остался от ее мамы, моей бабушки Валентины Дмитриевны. Некоторые документы из архива я опубликую.
После этого я решил, что должен сам все увидеть. Свидетельство о рождении деда сохранилось, доказать родство не составило проблем и после обращения в УКГБ по Витебской области (кстати, мне очень помогли в этом сотрудники Московского «Мемориала») я получил приглашение приехать и ознакомиться с архивно-следственным делом своего деда. В январе 2018 года, ровно через 80 лет после его убийства мне читали дело. Да! Трудно описать мое состояние. Я был готов ко всему, но слез сдержать не смог, когда мне показали диплом деда об окончании им Московского ветеринарного института. Позже я получил диплом почтой и передал своему отцу.
Хочу предложить вам воспоминания моей тети, Беликовой Алевтины Анатольевны о своем отце. Я публикую их полностью и без изменений. Надеюсь, что все так и останется. Я буду комментировать рассказ и фотографии. Мои комментарии будут отмечены звездочками и курсивом.
Анатолий Логинов – внук расстрелянного в Орше Анатолия Логинова
Беликова Алевтина Анатольевна: “Мой отец Логинов Анатолий Сергеевич родился 31 марта 1907 года в г. Костроме. После окончания средней школы он работал на Костромском сыроваренном заводе, помогал сестре Марии закончить финансово-экономический техникум. Родители отца умерли в 20-е годы, от чего, не знаю.
Папа познакомился с мамой в 1930 году, когда мама была на практике либо в командировке в Костроме или в Ярославле, точно не помню. В 1931 году они поженились и стали жить в квартире родителей мамы на Никитском бульваре (*центр Москвы). В это время папа учился в Ветеринарном институте.
29 октября 1932 года у них родилась дочь Алевтина.
Логинов Анатолий Сергеевич с женой Саввиной Валентиной Дмитриевной. Ярославль 25 августа 1931 года.
В 1933 году папа окончил Московский ветеринарный институт и был направлен на работу в Оршу, где занял должность главного врача Оршанского мясокомбината.
Старая проходная мясокомбината. Напротив нее был поселок Мясокомбината. Именно здесь проходил на работу мой дед. Здание чудом уцелело во время Великой Отечественной войны.
В Орше мы жили недалеко от Мясокомбината на первом этаже 2-х этажного оштукатуренного кирпичного дома, выкрашенного в белый цвет, в двухкомнатной квартире с большой террасой, дверь на которую была забита. Я хорошо помню эти места. Напротив дома был большой сквер с деревьями, кустарником, газонами и цветниками. Помню, там росли цветы, которые я больше никогда не видела живыми. Такие цветы, искусственные, стояли в вазочке на столике в квартире тети Нюры, маминой сестры, на Никитском бульваре.
Часто из окна я видела, как на этом сквере проводились учения гражданской обороны (в то время это делалось повсеместно. Готовились к войне?) Бегали люди в противогазах с носилками, ревела сирена.
Папа часто ездил в командировки, на конференции и всегда привозил нам с мамой подарки и приветы, которые не удалось потрогать и попробовать. Как-то он протянул мне маленький зеленый огурчик-мыло и я откусила от него кусочек.
У родителей было много друзей, семей сослуживцев папы. Они часто ходили друг к другу в гости, отмечали вместе юбилеи и праздники. Встречи обычно заканчивались поздно вечером пением русских, белорусских и украинских песен. У папы был красивый голос, баритон. Семья Логиновых была очень музыкальная. Дети пели в школьных и церковных хорах и играли на разных музыкальных инструментах. В студенческие годы папа играл на домре в “ Великорусском …” под управлением Преображенского, брата химика.
У папы было хобби – охота. Среди его друзей были заядлые охотники. Под Оршей хорошие леса и много болот, где водилось много разной дичи. В сезон охоты они отстреливали водоплавающую птицу и зайцев.
Второй слева – Логинов Анатолий Сергеевич.
25 ноября 1936 года у меня появился братик Гена. Появление брата меня очень расстроило и я сказала родителям, что они “старчатся”, а детей “купляют”, а потом умрут, а мне придется их воспитывать. У брата почему-то долго, как мне казалось, не было имени, и он был просто “мальчик” и когда он плакал, я звала родителей: Идите! Там ваш мальчик плачет!
В начале лета 1937 года я заболела скарлатиной и попала в больницу, где меня обрили наголо. Там я познакомилась с “местными обычаями”. Когда дети ругались и аргументов уже не хватало, они поворачивались к врачам спиной и задирали рубахи (трусов под ними не было). Когда я выздоровела, обратно домой меня везла одна мама. Мы ехали с извозчиком в фаэтоне с большим козырьком. Мама была в белом маркизетовом платье с вытканными желтыми овальчиками, внутри которых были черные точечки (потом из него мне перешили платье).
Папы дома не было. Его арестовали в июне 1937 года.
При копировании документов в УКГБ по Витебской области все фамилии закрывали. Но мне известна фамилия человека, который пришел за дедушкой. Это Болотин. Его подпись стоит в протоколе обыска, который сохранила бабушка. По правилам заполнялось два протокола обыска: один оставался родственникам, другой подшивался в дело.
В нашей квартире мы уже не жили, нас переселили в какую-то ванную комнату с окном и без ванной. Помню, как мне казалось, она была не маленькая.
Мама осталась одна, в чужом городе, с двумя маленькими детьми, практически без денег. (*Все деньги были изъяты при аресте. *) Счастье, что не все от нас отвернулись, и маме удавалось что-то заработать шитьем и переделкой одежды. Помогали чем могли и родственники. Из Москвы присылали деньги и посылки. Мама носила отцу в тюрьму передачи: письма, продукты и вещи. Свиданий не давали.
Друг папы, бухгалтер Брукер, арестованный в то же время, якобы за недостачу, находился в той же тюрьме. Когда его освободили, он рассказал, что находясь в тюремной больнице, он встретил там папу, которого доставили туда с распухшими, как бревна, ногами. (Вероятно, стоял в ”шкафу”). (Дедушку пытали. – А.Л.). И еще он намекнул, что на рубашке, которую папа передал маме в стирку, было что-то написано. Но, мама ее выстирала не рассматривая. Об этом маме рассказала его жена. С самим Брукером маме встретиться почему-то не удалось.
(Небольшое дополнение про рубашку, которую дед передал в стирку и на которой, как позже выяснилось, он что-то написал. Как рассказывала бабушка, рубашка вся была в крови и это так сильно на нее подействовало, что она, как во сне, ее постирала. После она постоянно об этом жалела – А.Л.)
В конце 1937 года меня с бывшей сотрудницей папы отправили в Москву к дедушке с бабушкой. Мама с Геной осталась в Орше в ожидании приговора отцу. Однажды, когда мама гуляла с Геной, она сидела на скамейке в сквере, какой-то мужчина, проходя мимо, сказал сквозь зубы: “Вам срочно нужно уезжать!” Она не обратила на это внимания, но через несколько дней ей опять было сказано, что надо срочно уезжать.
Здание отреставрированного Коллегиума в самом центре Орши. До 1990-х годов в этом здании была тюрьма. Именно сюда, после ареста, привезли дедушку. Отсюда и увезли на расстрел
Это разные стороны одного листка. На первой стороне в левом верхнем углу рукой деда написано: “Переведи по почте на тюрьму для меня 25-35 рублей.” Приговоренным к расстрелу сообщали, что их в ближайшее время отправят в лагерь и в пути понадобятся деньги. Цинизм высшей пробы! И людей успокоили и денег заработали.
Здесь появляются две фамилии сотрудников Оршанского РО НКВД. Тот же Болотин и его коллега Стасенко. Ветврач Дубровский Михаил Николаевич, о котором пишет дедушка был его другом и расстрелян 19 января 1938 года. Интересна дата, которая стоит в правом нижнем углу записки – 8 января 1937 г. Безусловно, это просто описка. Подобные описки случаются с каждым в начале нового года. Дедушку арестовали 11 июня 1937 года. Так что дата записки – 8 января 1938 года. Неделя до расстрела.
Отца осудили на 10 лет в дальние лагеря без права переписки. Тогда еще не знали, что это означает, и мама писала письма в НКВД с просьбой о пересмотре дела отца.
Бабушка писала письма в разные ведомства, также писала Берии, Сталину. Ответы были похожи на ответ т. Штукина из Оршанской прокуратуры. Обратите внимание на дату документа-2 октября 1939 года. Прошло почти два года со дня убийства дедушки! Уверен: помощник прокурора знал, что произошло. Более того, знал где это произошло
В начале 1938 года мама вернулась в Москву. Жить нам было негде, ее комнату в квартире родителей занял женившийся брат Коля с женой Варей и мы отправились в Кострому.
Дом родителей дедушки в Костроме. Участок был большой. В 50-е годы часть участка забрал город для строительства двухэтажного многоквартирного жилого дома
Там нас хорошо встретили. Брат отца Павел уступил нам часть своей площади, а потом переехал в дом родителей жены на Советскую улицу. В итоге мы заняли одну большую комнату. В квартире вместе с нами жила старшая сестра отца тетя Шура с дочерью Татьяной. В квартире была огромная кухня-столовая с русской печью, а в каждой комнате были печки-голанки (голландки). Мама поступила на работу экономистом на льнокомбинат им. Зворыкина, где проработала до отъезда в Москву в 1940 году.
“Позабыт-позаброшен, с молодых юных лет
Я остался сиротой, счастья в жизни мне нет”.
Эту песню папа напевал всю жизнь”.
В этой песне трагический финал:
“Вот умру я, умру я, похоронят меня.
И никто не узнает, где могилка моя.
И никто не узнает, и никто не придет,
Только ранней весною соловей пропоет.
Пропоет и просвищет и опять улетит,
А моя скромна могилка одиноко стоит”.
В Орше за годы репрессий было расстреляно около 2000 человек.
