06 Дек Арест семьи преподавателя оршанского педтехникума

По городу ползли слухи: исчезли секретари горкома партии, многие руководители предприятий и организаций. Фантасмагорическая чистка набирала обороты! Жуткое дуновение от круговерти арестов коснулось и меня. Только случайно остался на свободе. Будучи студентом, жил какое-то время у знакомых моей сестры Прасковьи – преподавателя белорусского языка и литературы педтехникума М.В. Шатерника и его жены Лидии Вячеславовны – мест в общежитии всем не хватало. У них была трёхкомнатная квартира, детей не было.

Однажды в техникуме был вечер, посвящённый Октябрьской революции. Мне поручили сделать доклад от студенчества, и я громко и искренне распинался на трибуне, рассказывая о наших победах на всех фронтах – учебном, научном, политическом. Видел в зале лица – напряжённые, старательно вслушивавшиеся в особенности моей интонации и тщетно пытавшиеся обнаружить в словесах что-то новое, кто – и враждебно-ревизионистское…

Вечер был в субботу и порядочно затянулся. Идти домой было поздно, и я заночевал на пустой койке у своего друга Вани Малыгина. Следующий день воскресный, и я, радостно подпрыгивая под лучами осеннего солнца, поскакал к Шатерникам.

До льнокомбината, где они жили, было километра три. Поднимаюсь на второй этаж, знакомый номер на двери – 18. На обшарпанной площадке темновато. Вставляю ключ в замочную скважину, поворот – и вдруг за спиной тихо: “Не трогай! Не открывай! Ты что, пломбу не видишь?” Я повернулся, от неожиданности сердце начало громко стучать.

Передо мной стояла соседка из 17-й квартиры и держала в руках кусочек синей бумажки. Я её знал давно. Лидия Вячеславовна и соседка хорошо дружили, а её дочь Альбина часто приходила к моим хозяевам послушать граммофон. Тогда я бросал свои занятия и мы втроём с удовольствием слушали пение Вертинского, Шаляпина, Собинова…

– А где же они? – растерянно спросил я у Веры Ивановны.
– Забрали ночью! Лидия успела мне сунуть эту бумажку, а узелок для тебя выхватил милиционер…

И соседка скрылась за своей дверью. Я остолбенел! Вот оно – рядом! А что будет со мной? Арестуют? А за что? За то, что жил у них. Где же ночевать? В квартире остались учебники, книжки из библиотеки, конспекты, вещи. Вышел во двор, зашёл в беседку, сел. Руки дрожали. Никогда не испытывал такого напряжения. Состояние было близкое к обмороку.

Заставил себя собраться, развернул записку: “Мадам Троц, Богом прошу, дайте приют моему братику. Он должен закончить учёбу, иначе пропадёт… Верная Вам Вера”. Её подружка с гимназических времён Лилия Леонардовна Троц проживала в деревушке Пустынки на берегу Днепра. Я ходил туда часто к кому-то за молоком. Мадам была то ли сестрой, то ли горничной богатого горожанина, сосланного советами в Сибирь.

Мысли путались, руки дрожали. Могли забрать и меня? Ну и что, что не член их семьи? Кто бы стал разбираться? Сибирь большая – всем хватит места! Было жаль и конспектов, и учебников. В опустевшей квартире осталась любимица гитара, огромный граммофон, на-польные часы, швейная машинка «Зингер»… А главное – сокровищница знаний «Энциклопедический словарь Брокхауза и Эфрона», девяносто два тома! Они занимали почти четыре полки в книжном шкафу. Эту уникальную во все времена энциклопедию Михаил Васильевич обещал подарить мне, когда я сам стану учителем.

Всё пропало! А примет ли меня эта мадам теперь, в это опасное время? На меня, шестнадцатилетнего сельского юношу, ещё подростка, сразу навалилось такое горе! Хлебну я без помощи и опекунов. Но желудок напомнил – не обедал, не ужинал, а было уже под вечер. Мне оставалось толь-ко пойти по адресу в это село. Дорога не заняла много времени. Отыскал дом. Двери открыла сама хозяйка. Удивилась, но пригласила зайти в комнату.

– Что случилось? Какая просьба, от кого?

Я начал рассказывать. Она слушала, сложив руки на коленях. На глазах появились слёзы. Потом собралась и спросила, ел ли я и когда? Я признался, что во рту ни крошки с самого утра. Потом рассказал о семье, об отце, нашей деревне. О том, что у меня ни гроша, а теперь и места для жилья. За деньгами я смогу пойти к отцу только через неделю. А туда не ходил никакой транспорт, только пешком – четыре с хвостиком часа по пыли летом или по грязи осенью! Далеко, тяжело, но я всё выдержал, перетерпел и выстоял. Прожив у чужого человека какое-то время, перебрался в общежитие. Конечно, отец и мачеха помогали как могли, больше продуктами – картошкой, мукой, хлебом, салом, реже деньгами. Большое им всем спасибо!

Фрагмент из книги воспоминаний  Василия Ковалева “День первый – день седьмый” – уроженца хутора Зелёный Гай близ села Козловичи Оршанского района

P.S.: К сожалению, установить дальнейшую судьбу преподавателя белорусского языка и литературы оршанского педагогического техникума пока невозможно. Обнаружить в открытых базах репрессированных Михаила Васильевича Шатерника и его жену Лидию Вячеславовну не удалось. Нет их имен и в историческом очерке “От учительской семинарии до университетского колледжа” Л.В.Ершовой, посвященном 100-летию заведения. Оно и понятно. Не любят наши госучреждения и госпредприятия вспоминать о массовых сталинских репрессиях. Ведь государственная идеология предпочитает переворачивать страницы истории насилия над собственными гражданами.

Фото носит иллюстративный характер. Источник фото “Аршанская газета”.